Психологические проблемы гомо-, би- и транс*людей, непосредственно и опосредованно связанные с их сексуальностью и гендерной идентичностью, стало привычным связывать c понятием внутренней (интернализованной) фобии – гомо-, би-, транс-.

Под такими фобиями подразумевают интернализованные, перенятые внутрь себя и обращенные на самого себя социальные установки, стереотипы, стигматизацию и патологизацию. В частности, это выражается в нетерпимом самоотношении, в непризнании себя, стыде за себя, ненависти к себе, которые могут провоцировать невротические, аффективные расстройства, злоупотребления психоактивными веществами, суицидальное поведение, самоповреждения.

Также, при помощи этих понятий интерпретируют негативные установки и непринятие в себе или в других людях признаков, которые принято приписывать ЛГБ- или Т-людям.

В российском контексте понятие внутренней гомофобии стало популярным и в житейском дискурсе, и в профессиональном, благодаря просветительской деятельности ЛГБТ-активистов, в том числе и психологов [4]. Теперь мы можем видеть статьи в профессиональных издания и доклады на профессиональных мероприятиях, посвященные разным аспектам фобий.

Я часто слышу о работе с внутренней гомофобией на встречах интервизорской группы для работающих с ЛГБТКИА-людьми помогающих специалистов (организация "Ресурс ЛГБТКИА Москва").

Мне внутренняя гомофобия представляется обычно чем-то засевшим внутри человека, что из него пытаются либо вытащить, либо переделать во что-то другое, негомофобное. А оно все до конца "не вытаскивается" и "не переделывается" почему-то.

На мой взгляд, здесь мы имеем дело с эссенциализмом – с таким подходом к познанию и описанию людей, когда мы предполагаем в людях сущности, черты, структуры, которые определяют их поведение и ментальную жизнь [2].

Этот образ проблемной и негативной внутренней сущности или структуры дает определенные возможности для психологической помощи. Помогающий практик может помочь человеку как-то опознавать эту "сущность", нейтрализовать или снижать ее влияние, пытаться исцелить ее при помощи принятия себя, например.

Мы можем придать понятию внутренней фобии четкое предметное содержание – в виде мыслительных схем, аттитюдов, стереотипов и прочих особенностей познания. И тогда мы начинаем пользоваться оптикой конгитивизма и перцептуализма.

Такая оптика создает возможности помогающей роботы – в рамках когнитивно-поведенческого подхода, например. Можно совместно с человеком корректировать усвоенные гомонегативные схемы мышления и восприятия.

Общая особенность обеих этих моделей, и эссенциализма, и когнитивизма – исходное допущение, что гомофобия локализована внутри, в виде личностной структуры или когнитивной схемы. У этого допущения могут быть свои эффекты, в том числе и побочные.

Во-первых, это возможный эффект обвинения в том, что человек словно бы зачем-то держит внутри себя что-то враждебное и негативное. Или зачем-то придерживается негативных установок по поводу себя и похожих на себя людей.

Сложно бывает распределить степень произвольности и степень личной ответственности за присутствие таких социально неодобряемых (если мы имеем в виду ЛГБТ-френдли часть общества) содержаний внутри себя.

У этого допущения может найтись обвинительный и стыдящий потенциал, который может проявиться в виде обвинений внутри сообщества и в виде самообвинений. Это могут быть обвинения в нелояльности, в проблемности, "непроработанности". Они могут исключать человека из сообществ, вызывать чувство несостоятельности, усиливать социальную изоляцию.

Еще один возможный побочный эффект – конструирование идеальной нормы исцеленного от внутренней гомофобии или лишенного ее вообще человека. Это может оказаться недостижимым стандартом соответствия, на фоне которого любой человек будет казаться "проблемным", подверженным внутренним фобиям и никогда с ними до конца не справляющимся.

Такой конструкт дает людям фокусировку на том, чего им не хватает, на дефиците нормального и избытке проблемного. И оставляет в тени то, что уже есть – ресурсы, умения, знания, ценности, политическую и социальную позицию, связь с сообществом, предпочтения, мечты, через которые человек может определять себя и выстраивать свою идентичность.

Не хочется отрицать полезные моменты конструкта "внутренней гомофобии" и практик его применения. Есть обширная феноменология, которая обобщается этим понятием, и отрицать влиятельность которой на ЛГБТ-людей было бы безответственно.

Для своего времени и своих целей метафора «внутренней гомофобии» оказалась ценной, потому что сделала видимыми те особенности социализации людей, в которой конструируются психологические и поведенческие проблемы. Но у нас есть возможность подбирать для описаний таких процессов другую оптику, менее патологизирующую и приписывающую.

Нам важно предложить иной способ описывать влияния гомо-, би- и трансфобных социальных содержаний на людей, чтобы при этом не отрицать эффектов этих влияний для ментального здоровья и качества жизни.

Хорошие возможности и для нового описания проблемы, и для работы с нею могут предложить конструктивистские и постструктуралистские подходы в психологии и терапии.

Общий момент для этих подходов – допущение, что ментальные процессы и категории не размещаются внутри людей, а конституируются как социальная и дискурсивная практика. Гомо-, би- и трансфобные аттитюды возникают не во внутренних структурах людей, а воспроизводятся в социальном взаимодействии, в структурах языка и культуры.

"Субъективные психологические реальности конституируются посредством дискурса, определяемого как ситуативное использование языка в повседневных текстах и речи" [6].

Социальные взаимодействия, события жизни и другой опыт получают свои называния и упаковываются в категории и конструкты при помощи языка в процессе общения и культурного взаимодействия.

И дальше мы при помощи языка воспроизводим эти категории, а значит и воссоздаем эти социальные действия и взаимодействия, конструируя социальную реальность, в которой живем мы сами и другие люди.

И если гомо- и бисексуальные и трансгендерные люди живут в гомо- и трансфобной социальной реальности, и пользуются конструирующим ее языком, то они подвергаются негативным и враждебным описаниям этого языка. И могут себя ощущать в соответствии с этими описаниями, чувствовать себя загнанными в эти рамки с приписанными негативными свойствами, неполноценностью или патологичностью.

Если описывать упрощенно, то при помощи гомофобных дискурсов (разговоров, текстов, нарративов, описаний, объяснений, шуток, анекдотов и т.п.) создается такой социальный мир, где ЛГБТ-людям отводится место маргиналов, описанных как патологичные, аморальные, опасные для общества и т.п.

И каждый раз, когда такие дискурсы вопроизводятся, ЛГБТ-люди могут таковыми себя чувствовать, контактируя с этими дискурсами, подвергаясь влиянию этих описаний и приписываний.

В России середины 2010-х фобные дискурсы возникают гораздо чаще и в большем количестве социальных ситуаций, чем аффирмативные. И можно представить, как часто ЛГБТ-люди попадают под такие определения, даже если они сами не разделяют такие идеи и взгляды и пытаются сопротивляться им.

Транслируемый через язык взгляд на людей, нормирующий и оценивающий их на соответствие доминирующей нормативности, может конструировать и взгляд человека на самого себя, на определение себя через категории доминирующего дискурса.

Чтобы лучше понять особенности влияния гомофобных дискурсов на людей, особое внимание можно обратить на локальные социальные контексты.

Где эти дискурсы производятся и воспроизводятся? Где люди могут с ними контактировать и получать негативные описания себя? Где в социальной повседневности обитает гомофобия – в каких-то ситуациях, коммуникациях, текстах, медиа?

Это тема для отдельных исследований, но даже поверхностного повседневного наблюдения и существующих исследований достаточно, чтобы вывести основные локализации. Фобные дискурсы доминируют в медиа – в федеральных СМИ и на популярных сайтах в сети интернет.

Другая локализация таких дискурсов – это горизонтальные пространства коммуникации в сети интернет. Это социальные сети, форумы, сетевые сообщества, разделы комментариев, где не привилегированные медиаперсоны, а "рядовые пользователи" высказывают свои суждения по поводу ЛГБТ-людей.

Другие локализации дискурсов – оффлайновые. Это, прежде всего, общение в семье, где родственники могут воспроизводить фобные суждения прямым текстом или их отношение может определяться такими суждениями.

Также с фобными дискурсами и практиками люди могут сталкиваться в официальных структурах и в сфере образования. Другие локализации фобных дискурсов и практик – неформальное общение в коллективах, среди соседей или на улице. Особые локализации гомофобных дискурсов – это закрытые по гендерному принципу сообщества: тюремные, криминальные, военные, идеологические.

И если мы представим повседневную жизнь "среднестатистических" гея, лесбиянки, бисексуала или трансгендерного человека, то, скорее всего, со всеми с этими локальными контекстами они контактируют ежедневно. И, можно представить, насколько чаще они слышат, например, что "быть геем, плохо, постыдно, ненавидимо", чем то, что "быть геем – хорошо, нормально, достойно гордости и любви".

Реакция на контакты с негативно определяющими ЛГБТ-людей дискурсами может быть разной – как полная подавленность ими, так и активное сопротивление и отказ ими определяться.

Но сам контакт с гомофобными контекстами может выбивать почву из-под ног, потому что это не нейтральные суждения, а влиятельные и в плане эмоций, и плане определения социального статуса человека.

Фобные дискурсы, как правило, выстроены как атака на чувства. В них могут быть реализованы практики стыжения, обвинения, отвержения, враждебности. Фобные суждения об ЛГБТ-людях со стороны – это политический акт, который отводит им низкий социальный статус и отрицает их права.

Я исхожу из знакомых и близких мне подходов в терапии и помогающей работе, которые можно назвать конструкционистскими и социально-критическими. В частности, я обучался работе в нарративном подходе, особенности оптики которого – экстернализация и деконструкция.

Это определенные ракурсы слушания людей и взгляда на их проблемы и методы работы, которые помогают выстроить помогающий диалог определенным способом. Хочу рассказать о них отдельно как о примере депатологизирующего подхода.

По ходу этой работы для нас обоих становилась виднее картина, каким образом стандарты гегемонной маскулинности и негативные образы геев, как "слабых и изнеженных" поддерживали ощущение себя несостоятельным и несправляющимся, и оставляли в тени способности человека, которые он мог применять, реализуя свои жизненные цели и ценности.

Я не утверждаю, что нарративная терапия в чем-либо превосходит другие подходы – я предложил знакомые мне способы отделять гомо-, би-, трансфобию и негативизм от людей. Сходной оптикой обладают феминистская и гендерно-сенситивная терапии, например, фокусируясь на социальном контексте психологических трудностей и освобождении людей от патриархатной эксплуатации и давления гендерных стандартов [3].

Избежать приписывания и патологизации помогает и ориентированная на решение краткосрочная терапия, которая фокусируется на создании новых способов справляться с проблемами и выстраивать предпочитаемое развитие жизни. Предположу, что помогающие специалисты разных подходов могут дополнить свою работу с ЛГБТКИА-людьми несколькими принципами, чтобы избежать нежелательных эффектов.

Коротко резюмирую их: