МАСТЕРСКАЯ "ИЛЛЮМИНАТОР"
Гендерное путешествие:
сборник статей
сборник статей
Выпуск 1, 2016
ГДЕ ЖИВУТ ВНУТРЕННИЕ ФОБИИ? РАЗНЫЕ ПОДХОДЫ К ЛОКАЛИЗАЦИИ ГОМО-, БИ- И ТРАНСФОБНЫХ ОПИСАНИЙ
Данила Гуляев
психолог-консультант, нарративный психотерапевт
Психологические проблемы гомо-, би- и транс*людей, непосредственно и опосредованно связанные с их сексуальностью и гендерной идентичностью, стало привычным связывать c понятием внутренней (интернализованной) фобии – гомо-, би-, транс-.
Под такими фобиями подразумевают интернализованные, перенятые внутрь себя и обращенные на самого себя социальные установки, стереотипы, стигматизацию и патологизацию. В частности, это выражается в нетерпимом самоотношении, в непризнании себя, стыде за себя, ненависти к себе, которые могут провоцировать невротические, аффективные расстройства, злоупотребления психоактивными веществами, суицидальное поведение, самоповреждения.
Также, при помощи этих понятий интерпретируют негативные установки и непринятие в себе или в других людях признаков, которые принято приписывать ЛГБ- или Т-людям.
В российском контексте понятие внутренней гомофобии стало популярным и в житейском дискурсе, и в профессиональном, благодаря просветительской деятельности ЛГБТ-активистов, в том числе и психологов [4]. Теперь мы можем видеть статьи в профессиональных издания и доклады на профессиональных мероприятиях, посвященные разным аспектам фобий.
Я часто слышу о работе с внутренней гомофобией на встречах интервизорской группы для работающих с ЛГБТКИА-людьми помогающих специалистов (организация "Ресурс ЛГБТКИА Москва").
Мне внутренняя гомофобия представляется обычно чем-то засевшим внутри человека, что из него пытаются либо вытащить, либо переделать во что-то другое, негомофобное. А оно все до конца "не вытаскивается" и "не переделывается" почему-то.
На мой взгляд, здесь мы имеем дело с эссенциализмом – с таким подходом к познанию и описанию людей, когда мы предполагаем в людях сущности, черты, структуры, которые определяют их поведение и ментальную жизнь [2].
Этот образ проблемной и негативной внутренней сущности или структуры дает определенные возможности для психологической помощи. Помогающий практик может помочь человеку как-то опознавать эту "сущность", нейтрализовать или снижать ее влияние, пытаться исцелить ее при помощи принятия себя, например.
Мы можем придать понятию внутренней фобии четкое предметное содержание – в виде мыслительных схем, аттитюдов, стереотипов и прочих особенностей познания. И тогда мы начинаем пользоваться оптикой конгитивизма и перцептуализма.
Такая оптика создает возможности помогающей роботы – в рамках когнитивно-поведенческого подхода, например. Можно совместно с человеком корректировать усвоенные гомонегативные схемы мышления и восприятия.
Общая особенность обеих этих моделей, и эссенциализма, и когнитивизма – исходное допущение, что гомофобия локализована внутри, в виде личностной структуры или когнитивной схемы. У этого допущения могут быть свои эффекты, в том числе и побочные.
Во-первых, это возможный эффект обвинения в том, что человек словно бы зачем-то держит внутри себя что-то враждебное и негативное. Или зачем-то придерживается негативных установок по поводу себя и похожих на себя людей.
Сложно бывает распределить степень произвольности и степень личной ответственности за присутствие таких социально неодобряемых (если мы имеем в виду ЛГБТ-френдли часть общества) содержаний внутри себя.
У этого допущения может найтись обвинительный и стыдящий потенциал, который может проявиться в виде обвинений внутри сообщества и в виде самообвинений. Это могут быть обвинения в нелояльности, в проблемности, "непроработанности". Они могут исключать человека из сообществ, вызывать чувство несостоятельности, усиливать социальную изоляцию.
Еще один возможный побочный эффект – конструирование идеальной нормы исцеленного от внутренней гомофобии или лишенного ее вообще человека. Это может оказаться недостижимым стандартом соответствия, на фоне которого любой человек будет казаться "проблемным", подверженным внутренним фобиям и никогда с ними до конца не справляющимся.
Такой конструкт дает людям фокусировку на том, чего им не хватает, на дефиците нормального и избытке проблемного. И оставляет в тени то, что уже есть – ресурсы, умения, знания, ценности, политическую и социальную позицию, связь с сообществом, предпочтения, мечты, через которые человек может определять себя и выстраивать свою идентичность.
Не хочется отрицать полезные моменты конструкта "внутренней гомофобии" и практик его применения. Есть обширная феноменология, которая обобщается этим понятием, и отрицать влиятельность которой на ЛГБТ-людей было бы безответственно.
Для своего времени и своих целей метафора «внутренней гомофобии» оказалась ценной, потому что сделала видимыми те особенности социализации людей, в которой конструируются психологические и поведенческие проблемы. Но у нас есть возможность подбирать для описаний таких процессов другую оптику, менее патологизирующую и приписывающую.
Под такими фобиями подразумевают интернализованные, перенятые внутрь себя и обращенные на самого себя социальные установки, стереотипы, стигматизацию и патологизацию. В частности, это выражается в нетерпимом самоотношении, в непризнании себя, стыде за себя, ненависти к себе, которые могут провоцировать невротические, аффективные расстройства, злоупотребления психоактивными веществами, суицидальное поведение, самоповреждения.
Также, при помощи этих понятий интерпретируют негативные установки и непринятие в себе или в других людях признаков, которые принято приписывать ЛГБ- или Т-людям.
В российском контексте понятие внутренней гомофобии стало популярным и в житейском дискурсе, и в профессиональном, благодаря просветительской деятельности ЛГБТ-активистов, в том числе и психологов [4]. Теперь мы можем видеть статьи в профессиональных издания и доклады на профессиональных мероприятиях, посвященные разным аспектам фобий.
Я часто слышу о работе с внутренней гомофобией на встречах интервизорской группы для работающих с ЛГБТКИА-людьми помогающих специалистов (организация "Ресурс ЛГБТКИА Москва").
Мне внутренняя гомофобия представляется обычно чем-то засевшим внутри человека, что из него пытаются либо вытащить, либо переделать во что-то другое, негомофобное. А оно все до конца "не вытаскивается" и "не переделывается" почему-то.
На мой взгляд, здесь мы имеем дело с эссенциализмом – с таким подходом к познанию и описанию людей, когда мы предполагаем в людях сущности, черты, структуры, которые определяют их поведение и ментальную жизнь [2].
Этот образ проблемной и негативной внутренней сущности или структуры дает определенные возможности для психологической помощи. Помогающий практик может помочь человеку как-то опознавать эту "сущность", нейтрализовать или снижать ее влияние, пытаться исцелить ее при помощи принятия себя, например.
Мы можем придать понятию внутренней фобии четкое предметное содержание – в виде мыслительных схем, аттитюдов, стереотипов и прочих особенностей познания. И тогда мы начинаем пользоваться оптикой конгитивизма и перцептуализма.
Такая оптика создает возможности помогающей роботы – в рамках когнитивно-поведенческого подхода, например. Можно совместно с человеком корректировать усвоенные гомонегативные схемы мышления и восприятия.
Общая особенность обеих этих моделей, и эссенциализма, и когнитивизма – исходное допущение, что гомофобия локализована внутри, в виде личностной структуры или когнитивной схемы. У этого допущения могут быть свои эффекты, в том числе и побочные.
Во-первых, это возможный эффект обвинения в том, что человек словно бы зачем-то держит внутри себя что-то враждебное и негативное. Или зачем-то придерживается негативных установок по поводу себя и похожих на себя людей.
Сложно бывает распределить степень произвольности и степень личной ответственности за присутствие таких социально неодобряемых (если мы имеем в виду ЛГБТ-френдли часть общества) содержаний внутри себя.
У этого допущения может найтись обвинительный и стыдящий потенциал, который может проявиться в виде обвинений внутри сообщества и в виде самообвинений. Это могут быть обвинения в нелояльности, в проблемности, "непроработанности". Они могут исключать человека из сообществ, вызывать чувство несостоятельности, усиливать социальную изоляцию.
Еще один возможный побочный эффект – конструирование идеальной нормы исцеленного от внутренней гомофобии или лишенного ее вообще человека. Это может оказаться недостижимым стандартом соответствия, на фоне которого любой человек будет казаться "проблемным", подверженным внутренним фобиям и никогда с ними до конца не справляющимся.
Такой конструкт дает людям фокусировку на том, чего им не хватает, на дефиците нормального и избытке проблемного. И оставляет в тени то, что уже есть – ресурсы, умения, знания, ценности, политическую и социальную позицию, связь с сообществом, предпочтения, мечты, через которые человек может определять себя и выстраивать свою идентичность.
Не хочется отрицать полезные моменты конструкта "внутренней гомофобии" и практик его применения. Есть обширная феноменология, которая обобщается этим понятием, и отрицать влиятельность которой на ЛГБТ-людей было бы безответственно.
Для своего времени и своих целей метафора «внутренней гомофобии» оказалась ценной, потому что сделала видимыми те особенности социализации людей, в которой конструируются психологические и поведенческие проблемы. Но у нас есть возможность подбирать для описаний таких процессов другую оптику, менее патологизирующую и приписывающую.
Что может быть альтернативой конструкту "внутренняя гомофобия"?
Нам важно предложить иной способ описывать влияния гомо-, би- и трансфобных социальных содержаний на людей, чтобы при этом не отрицать эффектов этих влияний для ментального здоровья и качества жизни.
Хорошие возможности и для нового описания проблемы, и для работы с нею могут предложить конструктивистские и постструктуралистские подходы в психологии и терапии.
Общий момент для этих подходов – допущение, что ментальные процессы и категории не размещаются внутри людей, а конституируются как социальная и дискурсивная практика. Гомо-, би- и трансфобные аттитюды возникают не во внутренних структурах людей, а воспроизводятся в социальном взаимодействии, в структурах языка и культуры.
"Субъективные психологические реальности конституируются посредством дискурса, определяемого как ситуативное использование языка в повседневных текстах и речи" [6].
Социальные взаимодействия, события жизни и другой опыт получают свои называния и упаковываются в категории и конструкты при помощи языка в процессе общения и культурного взаимодействия.
И дальше мы при помощи языка воспроизводим эти категории, а значит и воссоздаем эти социальные действия и взаимодействия, конструируя социальную реальность, в которой живем мы сами и другие люди.
И если гомо- и бисексуальные и трансгендерные люди живут в гомо- и трансфобной социальной реальности, и пользуются конструирующим ее языком, то они подвергаются негативным и враждебным описаниям этого языка. И могут себя ощущать в соответствии с этими описаниями, чувствовать себя загнанными в эти рамки с приписанными негативными свойствами, неполноценностью или патологичностью.
Если описывать упрощенно, то при помощи гомофобных дискурсов (разговоров, текстов, нарративов, описаний, объяснений, шуток, анекдотов и т.п.) создается такой социальный мир, где ЛГБТ-людям отводится место маргиналов, описанных как патологичные, аморальные, опасные для общества и т.п.
И каждый раз, когда такие дискурсы вопроизводятся, ЛГБТ-люди могут таковыми себя чувствовать, контактируя с этими дискурсами, подвергаясь влиянию этих описаний и приписываний.
Хорошие возможности и для нового описания проблемы, и для работы с нею могут предложить конструктивистские и постструктуралистские подходы в психологии и терапии.
Общий момент для этих подходов – допущение, что ментальные процессы и категории не размещаются внутри людей, а конституируются как социальная и дискурсивная практика. Гомо-, би- и трансфобные аттитюды возникают не во внутренних структурах людей, а воспроизводятся в социальном взаимодействии, в структурах языка и культуры.
"Субъективные психологические реальности конституируются посредством дискурса, определяемого как ситуативное использование языка в повседневных текстах и речи" [6].
Социальные взаимодействия, события жизни и другой опыт получают свои называния и упаковываются в категории и конструкты при помощи языка в процессе общения и культурного взаимодействия.
И дальше мы при помощи языка воспроизводим эти категории, а значит и воссоздаем эти социальные действия и взаимодействия, конструируя социальную реальность, в которой живем мы сами и другие люди.
И если гомо- и бисексуальные и трансгендерные люди живут в гомо- и трансфобной социальной реальности, и пользуются конструирующим ее языком, то они подвергаются негативным и враждебным описаниям этого языка. И могут себя ощущать в соответствии с этими описаниями, чувствовать себя загнанными в эти рамки с приписанными негативными свойствами, неполноценностью или патологичностью.
Если описывать упрощенно, то при помощи гомофобных дискурсов (разговоров, текстов, нарративов, описаний, объяснений, шуток, анекдотов и т.п.) создается такой социальный мир, где ЛГБТ-людям отводится место маргиналов, описанных как патологичные, аморальные, опасные для общества и т.п.
И каждый раз, когда такие дискурсы вопроизводятся, ЛГБТ-люди могут таковыми себя чувствовать, контактируя с этими дискурсами, подвергаясь влиянию этих описаний и приписываний.
В России середины 2010-х фобные дискурсы возникают гораздо чаще и в большем количестве социальных ситуаций, чем аффирмативные. И можно представить, как часто ЛГБТ-люди попадают под такие определения, даже если они сами не разделяют такие идеи и взгляды и пытаются сопротивляться им.
Транслируемый через язык взгляд на людей, нормирующий и оценивающий их на соответствие доминирующей нормативности, может конструировать и взгляд человека на самого себя, на определение себя через категории доминирующего дискурса.
Чтобы лучше понять особенности влияния гомофобных дискурсов на людей, особое внимание можно обратить на локальные социальные контексты.
Где эти дискурсы производятся и воспроизводятся? Где люди могут с ними контактировать и получать негативные описания себя? Где в социальной повседневности обитает гомофобия – в каких-то ситуациях, коммуникациях, текстах, медиа?
Это тема для отдельных исследований, но даже поверхностного повседневного наблюдения и существующих исследований достаточно, чтобы вывести основные локализации. Фобные дискурсы доминируют в медиа – в федеральных СМИ и на популярных сайтах в сети интернет.
Другая локализация таких дискурсов – это горизонтальные пространства коммуникации в сети интернет. Это социальные сети, форумы, сетевые сообщества, разделы комментариев, где не привилегированные медиаперсоны, а "рядовые пользователи" высказывают свои суждения по поводу ЛГБТ-людей.
Другие локализации дискурсов – оффлайновые. Это, прежде всего, общение в семье, где родственники могут воспроизводить фобные суждения прямым текстом или их отношение может определяться такими суждениями.
Также с фобными дискурсами и практиками люди могут сталкиваться в официальных структурах и в сфере образования. Другие локализации фобных дискурсов и практик – неформальное общение в коллективах, среди соседей или на улице. Особые локализации гомофобных дискурсов – это закрытые по гендерному принципу сообщества: тюремные, криминальные, военные, идеологические.
И если мы представим повседневную жизнь "среднестатистических" гея, лесбиянки, бисексуала или трансгендерного человека, то, скорее всего, со всеми с этими локальными контекстами они контактируют ежедневно. И, можно представить, насколько чаще они слышат, например, что "быть геем, плохо, постыдно, ненавидимо", чем то, что "быть геем – хорошо, нормально, достойно гордости и любви".
Реакция на контакты с негативно определяющими ЛГБТ-людей дискурсами может быть разной – как полная подавленность ими, так и активное сопротивление и отказ ими определяться.
Но сам контакт с гомофобными контекстами может выбивать почву из-под ног, потому что это не нейтральные суждения, а влиятельные и в плане эмоций, и плане определения социального статуса человека.
Фобные дискурсы, как правило, выстроены как атака на чувства. В них могут быть реализованы практики стыжения, обвинения, отвержения, враждебности. Фобные суждения об ЛГБТ-людях со стороны – это политический акт, который отводит им низкий социальный статус и отрицает их права.
Транслируемый через язык взгляд на людей, нормирующий и оценивающий их на соответствие доминирующей нормативности, может конструировать и взгляд человека на самого себя, на определение себя через категории доминирующего дискурса.
Чтобы лучше понять особенности влияния гомофобных дискурсов на людей, особое внимание можно обратить на локальные социальные контексты.
Где эти дискурсы производятся и воспроизводятся? Где люди могут с ними контактировать и получать негативные описания себя? Где в социальной повседневности обитает гомофобия – в каких-то ситуациях, коммуникациях, текстах, медиа?
Это тема для отдельных исследований, но даже поверхностного повседневного наблюдения и существующих исследований достаточно, чтобы вывести основные локализации. Фобные дискурсы доминируют в медиа – в федеральных СМИ и на популярных сайтах в сети интернет.
Другая локализация таких дискурсов – это горизонтальные пространства коммуникации в сети интернет. Это социальные сети, форумы, сетевые сообщества, разделы комментариев, где не привилегированные медиаперсоны, а "рядовые пользователи" высказывают свои суждения по поводу ЛГБТ-людей.
Другие локализации дискурсов – оффлайновые. Это, прежде всего, общение в семье, где родственники могут воспроизводить фобные суждения прямым текстом или их отношение может определяться такими суждениями.
Также с фобными дискурсами и практиками люди могут сталкиваться в официальных структурах и в сфере образования. Другие локализации фобных дискурсов и практик – неформальное общение в коллективах, среди соседей или на улице. Особые локализации гомофобных дискурсов – это закрытые по гендерному принципу сообщества: тюремные, криминальные, военные, идеологические.
И если мы представим повседневную жизнь "среднестатистических" гея, лесбиянки, бисексуала или трансгендерного человека, то, скорее всего, со всеми с этими локальными контекстами они контактируют ежедневно. И, можно представить, насколько чаще они слышат, например, что "быть геем, плохо, постыдно, ненавидимо", чем то, что "быть геем – хорошо, нормально, достойно гордости и любви".
Реакция на контакты с негативно определяющими ЛГБТ-людей дискурсами может быть разной – как полная подавленность ими, так и активное сопротивление и отказ ими определяться.
Но сам контакт с гомофобными контекстами может выбивать почву из-под ног, потому что это не нейтральные суждения, а влиятельные и в плане эмоций, и плане определения социального статуса человека.
Фобные дискурсы, как правило, выстроены как атака на чувства. В них могут быть реализованы практики стыжения, обвинения, отвержения, враждебности. Фобные суждения об ЛГБТ-людях со стороны – это политический акт, который отводит им низкий социальный статус и отрицает их права.
На чем же можно фокусироваться при психологической и социальной помощи ЛГБТ-людям, если фокус на интернализованных фобиях может патологизировать?
Я исхожу из знакомых и близких мне подходов в терапии и помогающей работе, которые можно назвать конструкционистскими и социально-критическими. В частности, я обучался работе в нарративном подходе, особенности оптики которого – экстернализация и деконструкция.
Это определенные ракурсы слушания людей и взгляда на их проблемы и методы работы, которые помогают выстроить помогающий диалог определенным способом. Хочу рассказать о них отдельно как о примере депатологизирующего подхода.
Это определенные ракурсы слушания людей и взгляда на их проблемы и методы работы, которые помогают выстроить помогающий диалог определенным способом. Хочу рассказать о них отдельно как о примере депатологизирующего подхода.
Экстернализация
Это взгляд на психологические проблемы, который переводит их из внутреннего пространства во внешнее, отделяя человека от них, чтобы они не считались его сущностью. Это допущение, что проблемы не живут внутри людей, а возникают в социальном взаимодействии [5].
И экстернализующее слушание людей позволяет отделить их как субъектов от проблем, и воспринимать людей отдельно, а их затруднения отдельно. В помогающей беседе можно человеку предложить возможности такого отделения – предложить описать проблему, назвать как что-то отдельное, а потом описать сложившиеся взаимоотношения с ней.
Такой расспрос подразумевает возврат проблемы из внутреннего пространства в социальный контекст. Мы можем расспросить человека, какими идеями, нормативными суждениями и предписаниями, взглядами, практиками поддерживается и укрепляется эта проблема. И в каких социальных ситуациях и взаимодействиях она возникает.
Такой способ обсуждать проблему делает более видимым для человека ее социальный и политический аспект. С отделенной от себя проблемой человек может пересмотреть и изменить свои отношения с ней – например, не пускать в свою жизнь или давать отпор.
Еще один важный вариант решения – выстраивать собственную идентичность как альтернативную историю. Когда мы проясняем персональное отношение человека к социальному контексту, где доминирует угнетение ЛГБТ-людей, мы можем спрашивать, почему этот контекст стал проблемным для человека, чем он ему не подходит или не нравится.
И это может стать приглашением к исследованию, почему и ради чего люди отказываются принимать негативистский и фобный взгляд на себя. Этот взгляд может противоречить важным для человека ориентирам – ценностям, жизненным принципам, предпочтениям, мечтам и надеждам.
И экстернализующее слушание людей позволяет отделить их как субъектов от проблем, и воспринимать людей отдельно, а их затруднения отдельно. В помогающей беседе можно человеку предложить возможности такого отделения – предложить описать проблему, назвать как что-то отдельное, а потом описать сложившиеся взаимоотношения с ней.
Такой расспрос подразумевает возврат проблемы из внутреннего пространства в социальный контекст. Мы можем расспросить человека, какими идеями, нормативными суждениями и предписаниями, взглядами, практиками поддерживается и укрепляется эта проблема. И в каких социальных ситуациях и взаимодействиях она возникает.
Такой способ обсуждать проблему делает более видимым для человека ее социальный и политический аспект. С отделенной от себя проблемой человек может пересмотреть и изменить свои отношения с ней – например, не пускать в свою жизнь или давать отпор.
Еще один важный вариант решения – выстраивать собственную идентичность как альтернативную историю. Когда мы проясняем персональное отношение человека к социальному контексту, где доминирует угнетение ЛГБТ-людей, мы можем спрашивать, почему этот контекст стал проблемным для человека, чем он ему не подходит или не нравится.
И это может стать приглашением к исследованию, почему и ради чего люди отказываются принимать негативистский и фобный взгляд на себя. Этот взгляд может противоречить важным для человека ориентирам – ценностям, жизненным принципам, предпочтениям, мечтам и надеждам.
Деконструкция
Еще один из способов делать ЛГБТ-фобные и негативистские дискурсы менее влиятельными – их деконструкция. Это практика исследования социальных конструктов, которые претендуют на всеобщность, истинность и очевидность, как локальных продуктов какого-либо социального, исторического, культурного контекста [7].
Деконструкция делает видимой историю каждой идеи, поддерживающей проблему. В какой-то момент человек познакомился с этими идеями, откуда-то их узнал в своей личной истории. В анализе и критике доминирующих дискурсов культуры, которые мы знаем по гендерным, феминистским и квир-исследованиям, деконструкция проводится применительно к гетеронормативной матрице, патриархатной культуре, гетеросексизму.
В индивидуальной или групповой помогающей работе мы можем приглашать людей к деконструкции таких дискурсов в контексте их собственной жизни [1]. Это можно делать на языке клиентов, более житейском, если обсуждать с ними историю повлиявших на них идей, оценок, мнений, долженствований.
И можно в таком совместном терапевтическом исследовании отслеживать контексты, из которых берутся эти предписания. И находить альтернативные ценностные и смыслообразущие ориентиры в более подходящих людям культурных контекстах.
Деконструкция делает видимой историю каждой идеи, поддерживающей проблему. В какой-то момент человек познакомился с этими идеями, откуда-то их узнал в своей личной истории. В анализе и критике доминирующих дискурсов культуры, которые мы знаем по гендерным, феминистским и квир-исследованиям, деконструкция проводится применительно к гетеронормативной матрице, патриархатной культуре, гетеросексизму.
В индивидуальной или групповой помогающей работе мы можем приглашать людей к деконструкции таких дискурсов в контексте их собственной жизни [1]. Это можно делать на языке клиентов, более житейском, если обсуждать с ними историю повлиявших на них идей, оценок, мнений, долженствований.
И можно в таком совместном терапевтическом исследовании отслеживать контексты, из которых берутся эти предписания. И находить альтернативные ценностные и смыслообразущие ориентиры в более подходящих людям культурных контекстах.
В качестве примера могу рассказать о совместной психологической работе с цисгендерным мужчиной, который определял себя как гея. Он рассказывал о чувстве неполноценности по отношению к своим сверстникам с акцентировано маскулинной экспрессией. На их фоне он ощущал себя незначительным, слабым и несамостоятельным.
Такое описание себя создавало для него историю про одиночество и неумение справляться с трудностями, и рисовало тревожное будущее. В совместных беседах мы обсуждали, что побуждало его сравнивать себя с другими парнями, и какие идеи у него возникали при таком сравнении. Он вспоминал, что в детстве он дружил и играл со сверстниками, и ощущал себя на равных с ними. Но когда его друзья повзрослели, они стали вести себя по-другому: стали делить людей на сильных и слабых, "крутых" и "некрутых", стали проявлять жестокость и поступать с другими людьми несправедливо. И тогда он стал ощущать разлад с ними.
Привычной идеей стало, что он не смог "быть крутым", потому что он гей и не такой маскулинный, как сверстники. Я предложил описать типичные действия "крутого парня". Он сказал, что нужно хвастаться своей физической силой, быть бесчувственным к другим людям, преследовать тех, кто слабее, а также презирать девчонок и всех, кто на них похож. Я уточнил, хотелось ли ему все это делать? Оказалось, что ему совсем не нравилось такое поведение. Для него гораздо привлекательнее защищать других людей, вести себя на равных с разными людьми, и он не хотел поддерживать культ силы.
Выяснилось, что ему нравится поддерживать угнетаемых и отвергаемых людей. Но идеи про собственную слабость и несамостоятельность на него все же влияли. И мы обсудили предысторию, когда и откуда он о них узнал. Он назвал несколько источников – семья, школа, телевидение, фильмы, которые транслируют идеи о "настоящем мужчине". Он "должен быть жестким, доминирующим, неуязвимым и всегда уверенным в себе". И "только такой мужчина может обеспечить себе и своим близким успешное и безопасное будущее, а все остальные считаются слабаками, неудачниками".
Дальше мы смогли обсудить, какие умения и способности он проявил, когда поддерживал других людей, а также в успешных жизненных эпизодах, когда удавалось чему-то научиться и достичь важных целей. И может ли он опираться на них, чтобы заботиться о своем будущем и своих близких? Выяснилось, что для будущего важнее опора на эти вещи, чем обладание предписанными гендерными свойствами.
Такое описание себя создавало для него историю про одиночество и неумение справляться с трудностями, и рисовало тревожное будущее. В совместных беседах мы обсуждали, что побуждало его сравнивать себя с другими парнями, и какие идеи у него возникали при таком сравнении. Он вспоминал, что в детстве он дружил и играл со сверстниками, и ощущал себя на равных с ними. Но когда его друзья повзрослели, они стали вести себя по-другому: стали делить людей на сильных и слабых, "крутых" и "некрутых", стали проявлять жестокость и поступать с другими людьми несправедливо. И тогда он стал ощущать разлад с ними.
Привычной идеей стало, что он не смог "быть крутым", потому что он гей и не такой маскулинный, как сверстники. Я предложил описать типичные действия "крутого парня". Он сказал, что нужно хвастаться своей физической силой, быть бесчувственным к другим людям, преследовать тех, кто слабее, а также презирать девчонок и всех, кто на них похож. Я уточнил, хотелось ли ему все это делать? Оказалось, что ему совсем не нравилось такое поведение. Для него гораздо привлекательнее защищать других людей, вести себя на равных с разными людьми, и он не хотел поддерживать культ силы.
Выяснилось, что ему нравится поддерживать угнетаемых и отвергаемых людей. Но идеи про собственную слабость и несамостоятельность на него все же влияли. И мы обсудили предысторию, когда и откуда он о них узнал. Он назвал несколько источников – семья, школа, телевидение, фильмы, которые транслируют идеи о "настоящем мужчине". Он "должен быть жестким, доминирующим, неуязвимым и всегда уверенным в себе". И "только такой мужчина может обеспечить себе и своим близким успешное и безопасное будущее, а все остальные считаются слабаками, неудачниками".
Дальше мы смогли обсудить, какие умения и способности он проявил, когда поддерживал других людей, а также в успешных жизненных эпизодах, когда удавалось чему-то научиться и достичь важных целей. И может ли он опираться на них, чтобы заботиться о своем будущем и своих близких? Выяснилось, что для будущего важнее опора на эти вещи, чем обладание предписанными гендерными свойствами.
По ходу этой работы для нас обоих становилась виднее картина, каким образом стандарты гегемонной маскулинности и негативные образы геев, как "слабых и изнеженных" поддерживали ощущение себя несостоятельным и несправляющимся, и оставляли в тени способности человека, которые он мог применять, реализуя свои жизненные цели и ценности.
Я не утверждаю, что нарративная терапия в чем-либо превосходит другие подходы – я предложил знакомые мне способы отделять гомо-, би-, трансфобию и негативизм от людей. Сходной оптикой обладают феминистская и гендерно-сенситивная терапии, например, фокусируясь на социальном контексте психологических трудностей и освобождении людей от патриархатной эксплуатации и давления гендерных стандартов [3].
Избежать приписывания и патологизации помогает и ориентированная на решение краткосрочная терапия, которая фокусируется на создании новых способов справляться с проблемами и выстраивать предпочитаемое развитие жизни. Предположу, что помогающие специалисты разных подходов могут дополнить свою работу с ЛГБТКИА-людьми несколькими принципами, чтобы избежать нежелательных эффектов.
Коротко резюмирую их:
Я не утверждаю, что нарративная терапия в чем-либо превосходит другие подходы – я предложил знакомые мне способы отделять гомо-, би-, трансфобию и негативизм от людей. Сходной оптикой обладают феминистская и гендерно-сенситивная терапии, например, фокусируясь на социальном контексте психологических трудностей и освобождении людей от патриархатной эксплуатации и давления гендерных стандартов [3].
Избежать приписывания и патологизации помогает и ориентированная на решение краткосрочная терапия, которая фокусируется на создании новых способов справляться с проблемами и выстраивать предпочитаемое развитие жизни. Предположу, что помогающие специалисты разных подходов могут дополнить свою работу с ЛГБТКИА-людьми несколькими принципами, чтобы избежать нежелательных эффектов.
Коротко резюмирую их:
- Отделение. Мы можем отделять проблемы, связанные с фобными и негативистскими дискурсами культуры и социума, от самих людей, не отождествляя их с внутренним устройством;
- Возвращение в контекст. Мы можем возвращать фобные и негативистские идеи, установки, предписания, нормирования, и т.п. обратно в социальный контекст, чтобы виднее становилась социальная и политическая ситуация, в которой оказываются ЛГБТКИА-люди;
- Фокус на альтернативном и предпочитаемом. Мы можем фокусироваться не только на проблемных и травматических историях, но и на историях отклика, сопротивления гетеросексизму и фобности, а также на построении предпочитаемой идентичности.
Литература
- Queer Counselling and Narrative Practice. Edited by David Denborough. Adelaide: Dulwich Centre Publications, 2002.
- Касавин И.Т. Энциклопедия эпистемологии и философии науки. М.: Канон+, 2009.
- Прохазка Дж., Норкросс Дж. Системы психотерапии. СПб.: Прайм-Еврознак, 2007.
- Сабунаева М.Л. Внутренняя гомофобия: Боюсь ли я сам себя? СПб., 2011.
- Уайт М. Карты нарративной практики: введение в нарративную терапию. М: Генезис, 2010.
- Филлипс Л., Йоргенсен М.В. Дискурс-анализ. Теория и метод. Харьков: Гуманитарный центр, 2008.
- Фридман Д., Комбс Д. Конструирование иных реальностей. Истории и рассказы как терапия. М: Класс, 2001.
~
Базовый глоссарий
Ирина Карагаполова
Анна Гизуллина
Наталья Сафонова
Ирина Карагаполова
Александра Кабатова
Вячеслав Карагаполов
Ольга Лови, Светлана Анисимова
Сергей Каспаров
Елена Ершова
Ирина Карагаполова